Обноженный - Страница 22

Противодействие было найдено при массовом распространении бронежилетов в армии США во время вьетнамской войны: разного рода секущие техники и уколы конечностей. Убить противника так нельзя, а вот вывести из строя — можно. Болевой шок — в первые мгновения, потеря боеспособности при рассечении связок — в последующие, гибель от кровопотери — в конце.

Здесь нет бронежилетов — просто брони. При всех различиях — есть сходство. Ножевые секущие и колющие техники рубежа третьего тысячелетия от Рождества Христова можно попытаться адаптировать на «Святой Руси». С моими короткими ножиками — можно, с длинным мечом — нет.

Аким уловил доброжелательный интерес к моим… «точёным огрызкам» опытных мечников и снова взвился:

— Да хрень это всё! Вы где такой бой видели?! Кого он с седла такими… недомерками достанет?! Он же сам сказал: рубить ими нельзя! Боярин должен на коне сидеть и с коня рубить! А у него… И будут в него… как в чучело безответное!

Яков, естественно, смолчал. А Артёмий, в том же повествовательно-наставительном тоне скромно напомнил:

— Кроме конного — ещё и пеший бой бывает. В поле, на стенах, в лодиях…

— Ну что ты несёшь! Вот поставят его на божье поле… И что тогда?

Артёмий обиженно замолк — Аким уже и с ним невежливо заговорил. Но осмелел Ивашка:

— Э, Аким Яныч, на божий суд всяк выходит со своим оружием. Со своим умением да со своей правотой. Праведному — бог и без железа победу даёт.

Ивашко прав. Не только в части божьего промысла, но и по сути: одинаковость оружия в поединках — на Руси не оговаривается.

На «Святой Руси» нет таких дуэльных традиций, как на Западе. Все эти рыцарские турниры с массой условностей, флагами, поклонами, выборами королевы турнира…, с общеизвестными и освящёнными веками правилами — на Руси отсутствуют.

Есть два варианта поединков.

«Божий суд».

В Судебниках оговаривается размер поля, право выставлять нанятого бойца, вознаграждение судье и «судьям на ринге». Оружие, продолжительность, варианты исхода… — без ограничений, «до явной победы».

Единоборство на войне.

Бой Пересвета с Челубеем, бой Кожемяки с печенежским великаном при основании Переяславля, бой Добрыни со Змеем…

Ближайший аналог дуэли — бой Ильи Муромца с Подсокольником. Но и здесь место действия — порубежье.

Это не игра в войну, как рыцарский турнир — это сама война.

«И зарезал Редедю перед полками касожскими…». А ведь там, в Тьмутаракани, русский князь грубо нарушил условия поединка: выходили-то бороться. Но на войне прав тот, кто победил.

Хочешь драться — иди в Степь. Там всегда есть возможность:

   «Руку правую потешить
   Сарацина в поле спешить,
   Иль башку с широких плеч
   У татарина отсечь»

Вот тебе Дикое Поле в тысячу вёрст шириной. И ни в чём себе не отказывай.

Дуэльные кодексы, периодически внедряемые на Руси/России, долго не держались. А пока существовали — резко отличались от современных им европейских. Жестокостью.

Там, где у французов — «до первой крови», в русских правилах — «до смерти», где у них — «обменяться выстрелами», у нас — «до невозможности направить оружие». Дуэль «через платок» — выстрел в упор, с двух шагов — получила распространение именно в России.

Или драться, или не вязаться. И нефиг глазки строить. Враг должен быть уничтожен. Или — это не враг. Вот такие мы, примитивные, двухпозиционные. С тех ещё, со «святорусских», времён.

Два эти странных меча я стал носить постоянно. Привыкая к их весу за спиной, тренируя навык выхватывать при всякой опасности. Стали они мне привычными, незаметными. Снимал только в бане да на постели. Люди говорили: скачет по Руси Святой — Зверь Лютый, за плечами у него — не крылья ангельские, но мечи смертные.

Иные умники по первости посмеивались. Однако от смешков — были быстро избавлены. Из-за мечей этих развивал я в себе умение обоеручного боя. От чего стали почитать меня воителем вельми искусстным. Из-за малости их — шёл всегда навстречу ворогу. С чего пошла слава о моей храбрости невиданной. Удары, кольчуги пробивающие, составили славу богатырскую, а множество мелких резаных ран, супротивнику наносимых — слухами о кровожадности обернулись.

Хоть с задержкой, но дошло. До меня дошло — почему Аким такой вздрюченный. Он прав в том, что мечный бой мне нужно знать. А сам себя в этом деле чувствует неуверенно — не его специальность. Вот криком и давит возможные сомнения в его компетентности.

Так надо ж пожалеть мужика!

— Аким Яныч! Ну что ж ты так разволновавши! Я ж по слову твоему… ну всё! Вперёд паровоза! Даже вперёд слова твоего родительского. Ты — только подумал, а я — уже. Аки птиц какой! Счас щит притащу.

Ну, вообще-то, почти правда. Я ж не совсем дубина стоеросовая!

Чему нас учит жизнь и творчество Пушкина? — Что даже гениальному человеку надо уметь хорошо стрелять. Я — не гений, поэтому меня будут, очевидно, бить. Бить будут больно — я ж понимаю! И заранее готовлюсь. В меру своего понимания.

Вот, как-то под настроение — щит себе сделал. Ивашко увидел — долго-долго грустно вздыхал.

— Вот, Аким Яныч, моя обновка. Тут ещё надо рисунок какой изобразить. Я так думаю — рябину. Наш, значит, родовой символ. И… может, печку с трубой?

— Итить… Яша… скажи мне — в чём я перед господом нашим всемилостивейшим столь сильно согрешил, что послал он мне на старости лет такое… убоище?

Опять не так. И чего он меня всё критикует? Я никого не имею ввиду, но непрерывный критик называется — «кретин».