Владыко — епископ Смоленский Мануил Кастрат углядел в ситуации явное небрежение к слову епископскому: благословения же — не было!
Поспешная выдача Аннушки замуж за моего бывшего холопа Потаню добавила подозрений. И епископского раздражения: судьба вдовицы решена без участия церковников.
Где-то на краю поле зрения епископских маячила подозрительная мутная фигура «персонажа второго плана». В моём лице. Что, опять же, не добавляло чистоты и благостности репутации Акима.
Я, конечно, могу жидким обделаться, напрягаясь от гордости за свои личные и персональные попадизм, прогрессизм и «подвигизм». Но для местных — отрок, недоросль — не личность, не самостоятельная величина, а элемент домашней утвари «мужа доброго». «Прости, господи, боярина Рябину. И людей его». И я там, в общей толпе, массовке, в стае и стаде… Один из…
А вот Акиму… снова в суд… после его сожжённых в Ельнинском суде рук… Мои заморочки — ему муки. Факеншит! Те же грабли! Да стыдно же мне!
Дополнительно доходившие до епископских служек слухи о моём регулярном неисполнении общепринятых ритуалов, о «криках страсти» вдовы при общении с одним из моих холопов, о моей косынке, которая, вроде бы (сам я никогда этого не говорил!) — есть частица покрова богородицы (ересь полная!), о личной и успешной войне с разного рода демонами и бесами (без благословения на то владыкиного!), о странном ограничении в ценообразовании на невольничьем торге (с последующей смертью работорговца), о жёстком отношении к «каликам перехожим» в вотчине… и дыр с пыром — позволяли рисовать портрет закоренелого злодея Акима Рябины. У которого — даже сопляки приблудные мерзопакостями занимаются. Сам-то боярин чистеньким прикидывается, а вот приблудыш, по молодости да глупости… «Устами младенца глаголет истина»…
Напомню: в «Святой Руси» репутация человека есть юридически значимая величина. В здешнем судопроизводстве различаются два типа свидетелей: кто может что-то сказать по сути рассматриваемого конфликта, и кто может охарактеризовать личности участников вообще.
«Восстановление справедливости» в епископском суде маячило Акиму если не «вышкой», то»… лет строго режима с конфискацией» — однозначно. А меня прихлопнут как муху, просто за компанию. По обычной здесь формуле: «с чадами и домочадцами».
Для княжеского суда у меня были хоть какие-то аргументы! Даже двух видов.
Смысловые, типа:
— Вот — тысяцкий. На подворье — бывал, сам — видал, с вдовой — разговаривал.
И «задушевные»:
— А помнишь, княже, как я для тебя святыню великую, частицу Креста Животворящего, у Евфросинии Полоцкой спёр?
Понятно, что я так не скажу: это себе же — смертный приговор! Но Ромочка, Благочестник — светлый князь Смоленский Роман Ростиславович — не дурак. И без слов всё прекрасно понимает.
За мою услугу он отдарился Акимовым боярством. Тема, вроде бы, закрыта. Но…
Отношения между бывшими подельниками несколько сродни отношениям между бывшими супругами:
«Пускай мы другие, но мы не чужие,
Друг другу так много открыв».
Возникшая от этого некоторая… зависимость от меня — его не радует. Придавить бы меня… — да без вопросов! Но вытаскивать на публичный суд… А я там начну, чисто по глупости и всего окружающего недогонянию, подмигивать да хмыкать, намекая на «особые отношения»…
Поэтому Благочестник тоже не хотел видеть меня под своим судом.
Имущественный иск повис: все ждали епископского суда по делу «об удочерении бедной вдовицы».
Кастрату, при нынешнем устойчивом положении в епархии, по большому счёту — плевать на спорное майно. А вот вопрос власти… Осадить возгордившегося новоявленного боярина, «указать место» возомнившему о себе невесть что аристократу, напомнить, что все мы «рабы божьи», а церковники — первые из слуг Его перед лицом господним…
Ничего не должно делаться в епархии без церковного благословения. Да ещё перспектива восстановления попранной справедливости, защиты сирых и малых, сирот и вдовиц… благое, богоугодное дело…
Суд пойдёт не о недвижимости, а о моральности. Чистота помыслов, благонамеренность и благочестивость, соответствие заповедям, апостолам и отцам церкви… Мне на этом поле ввязываться в драчку… очень чревато…
Судилище, узилище, покаяньбище…
Если на княжеское подворье я имел хоть какой-то ход, то на епископское — увы. Я не могу не только повлиять на решение, я даже не могу узнать подробности происходящего! Какие аргументы выдвигает противная сторона, что будет убедительным доводом?
Элементарно: как обращаться? Ваше Преосвященство? Преосвященнейший Владыка? Ваша милость господин судья…?
Задавать вопрос судье в суде запрещено. Это я помню по первой жизни. А вот нужно ли перед началом судоговорения поцеловать судье ручку? Если он — пастырь, Владыка — нужно, если судья — нет. А если — «два в одном»? Куча непонятных деталей.
За «деталями» пришли прямо ко мне. Прямо поутру.
— Ты — раб божий Иван, сын Акимов?
«Только встанет над Россией утро раннее
Золотятся над рекою купола…»
С дороги-то ещё не выспались, полночи разговоры разговаривали, только глаза продрали, а тут уже служка епископский на моём дворе бородёнкой трясёт. Вот же, не спится судейским!
— Владыко, епископ Смоленский Мануил, дай, господи, ему многие лета, велит тебе, Ивашке Рябинёнышу, идти к нему на двор, на почестный суд.
— Я… эта… ну… Тьфу, блин! Я — всегда! К Владыке — всеми фибрами и рёбрами! Со всем почтением и припаданием! Только… мы ж с дороги… хоть бы одежду приличную… а то… к самому-то — и вот в этом, в грязном, дорожном… Не по чести будет. А, может, зайдёте, угоститесь, чем богаты? С утра-то, поди, на пустой желудок, службу-то править…