Обноженный - Страница 87

— Всё. Нахрен. Пришли. Вот за этим мыском, вон за тем леском…

Кормщик начал возражать:

— Дойдём до конца. До бобылей.

— Нахрен нам бобыли. Тута переволочимся.

У меня, кажется — единственного в команде, оставались ещё силы на проявление интереса к окружающей среде:

— Погодите мужики. Что за бобыли? На что они нам?

— Тама… ну… впереди… наверху, на сухом… у самого истока… селище такое. Бобыли называется. Когда князь, не помню какой, вроде — Мономах, тута волок делал — поселил бобылей. Чтобы они, значиться, волок держали. Тама — стража. Погост княжий. Вот. Ну. Теперича, само собой, они, стал быть, переженивши. Давно уже. А названьеце осталось.

— «Переженивши» — между собой?

Идиотизм автоматически выскочившего уточняющего вопроса дошёл до меня быстро. Но — «слово не воробей — вылетит, не поймаешь». Народ предсказуемо заржал:

— О-хо-хо! А-ха-ха! Тягуны на стражниках… В платочках! Не, наоборот! Тягуны в платках! А стража им подолы… Гы-гы-гы… А те им говорят: не лезь, охальник, гости купецкие идут…! А нарожали они мытарей…! Прям готовых! Ой, держите меня! Ой, животик надорвал!

Приступ общего хохота несколько поднял дух замученных людей. Отсмеявшись и утерев слёзы, уже более оптимистично вернулись к реальности наступившей на нас ночи в этом полу-лесном полу-болоте.

— А волок-то где?

— А вона, за кустиками.

Ивашко в темноте хорошо видит. Особенно — кустики. Когда в животе третий раз за день кишки увертюру играют — кустики очень хорошо примечаются.

— Низя! Надо волоковщиков звать! Самим — не, нельзя! Собак спустят! Драться будут!

— Бобылей — в задницу! Курт, увидишь собаку — рви в клочья. Да не лижись ты так! Я знаю, что ты чужих собак рвать любишь. Давай к берегу, дядя.

Не знаю, с какого из смоленских волоков писатель В.Д. Иванов срисовывал свою благостную картинку, у нас тут проще.

Темно. Невысокий берег, поросший густым лиственным лесом. На опушке, в береге — промоина, заваленная лесным мусором. Поверх мусора, от уреза воды в микро-заливчике, пяток жердей без коры, отпавшей от сырости. Чуть в стороне — тропка натоптанная белеет. Всё барахло из лодки вынимается и выносится по тропке наверх.

Барахла… много. Включая вёсла и шесты. Так это мы ещё налегке идём. Товара у нас — чуть, только образцы для прикрытия легенды.

Как у писателя Иванова две княжеские лодии разгрузили, загрузили, выволокли, перетащили, спустили, прогулялись за 10 вёрст и всё это, «от воды до воды», за три часа…? Десятку мужиков только свои сапоги найти да надеть — уже времени нужно! Гребцы на лодейках — всегда босые. Почему? — Обычай такой. Наверно — правильный: нефиг в лодку грязь тащить.

Уже совсем темно. Вода чуть плещет. Где-то слышен лай собак. Ночь.

«По ночам работают только бл…ди да воры» — русская народная мудрость. Интересно, а мы к какой категории относимся? Потому как у нас пошла работа, та самая — «из болота тащить бегемота». Виноват — лодку на волок. Мы ж не воруем? Значит мы… Мда.

Кто-то говорил о брёвнах, смазываемых салом? Каким салом? Бараньим? Мы не в Степи, про здешние цены на овец я уже рассказывал. Учтите, что курдючных овец на «Святой Руси» и вовсе нет.

Свиное сало… Бекон слоёный пробовали? Слой мяса — свинью травой кормили, слой сала — хлебом. Как на «Святой Руси» с хлебом — я уже…

Заливаем жерди водой и по этому склизкому дереву… раз-два-взяли… вытаскиваем лодочку. Комарьё… С во-от такими зубами! А как звенят! На четыре голоса! Непрерывные аплодисменты всех присутствующих по самым разным частям тела.

Нагрузились барахлом и топ-топ… вдоль опушки по тропке… Вьючного боярича видели? — Так темно же! Потому меня и не видно.

За одну ходку всё не унести — придётся ещё раз. Две версты, два пуда на спине. На той самой, которая весь сегодняшний день гнулась да не ломалась…

Мы бы в темноте спуска не нашли, но там какая-то сторожка темнеет.

— А речка где? Где эта хренова Жереспея?!

— Не ори. Вот.

— Да это ж…! В этот же ручей лодка не влезет! Она же шире!

— Ничё. Тама вон — поширее будет. Здесь спустим, туда вытянем. Пустую, по камышу… пойдёт. А вона навес сделанный — туда вещи пока сложить.

— А люди где?

— Которые? Бобыли-то? Так спят.

Оставили караульщика, топаем в темноте назад. Где-то с середины дороги слышим — собаки завыли серьёзно. Уже не караульный брёх, а боевой лай. У лодки один Курт остался — он им сейчас даст!

Ну, он им и дал! Слышно как лай в скулёж перешёл. Мы — бегом. Хорошо, моя «зиппа» всегда со мной — ноги бы в темноте точно поломали!

У лодки… Десятка три, волкодавы дорогобужские. Типа тех, которые Варваре у Параскевы-на-Торгу — голову раскусили. С-с-собаки…

Мечутся вокруг лодки. На носу стоит Курт молчки, свору не замечает, смотрит вдаль.

   «На берегу пустынных волн
   Стоял он, дум великих полн,
   И вдаль глядел. Пред ним широко
   Река неслася; бедный чёлн…»

Очень похоже. Только река неширокая. И парочка отсутствующих в «Медном всаднике» дохлых собак в кровище. Ещё несколько — в стае раны зализывают.

Но это-то фигня: с горки валит толпа мужиков голов в полста. С факелами, копьями, топорами… И — с луками. Ой, блин! Не хорошо-то как…

— Всем стоять!!! Вашу трижды разпердыренную…! Луки-стрелы — долой! Кто стрелу пустит — покойник! Сам хрип вырву!! В куски порву-покидаю!!!

Местные на крик да на свет развернулись. Вместе с луками. Теперь в нас целят. А я, а мы… Как святые! Ни луков, ни сулиц… А нафига было — темно же! И броней нет — ещё и их на себе таскать!