Обноженный - Страница 93

После перечисления ряда туземных персонажей с яркими и матерными характеристиками их личностей, вдруг бьёт себя по лбу, убивая очередного комара, отчего процесс воспоминаний резко интенсифицируется. И вспоминает:

— Да вот же! У пристани три лодейки стоит, от нашей недалече. Одного из тамошних купцов. Звать — Трифон-дыровёрт. Прежде, говорят, дырки в бочонках вертел да сливал оттуда чего-нибудь. А ныне, слыхал я, большие дела делает. Только сам он, вроде бы, в походы более не ходит — сынок у него подрос, его и посылает. А сынок у него — дрянь известная. Тоже — «дыровёрт». Но — по бабам. А, слышь — гомонят? Развлекается, третий день местных баб топчет, девок портит. Хозяин наш сказал: там вон, через два двора стоит. Я-то его три года назад видел. Был слюнявый подросток, сын и наследник Трифона, развратнейший мальчишка, какого свет производил.

Где-то я такую характеристику слышал… Или читал? У Достоевского? Да ну, фигня! Знаю мало — надо знать больше. А купеческий загул… Самое подходящее место для… На Руси говорят: «мордой торговать». А кто у нас тут «главная торговая морда»?

— Николай, возьми-ка бочонок спирта, отлей да разведи с пивом местным. И — не жадничай! Потом сходишь к этому… «дыровёрту». Ивашку с собой возьми. Для трезвости. Надо поглядеть-послушать.

— Гос-споди! Да чего там смотреть-слушать?! Пьяных брёх да безобразие!

Продолжая негромко костерить меня под нос, мой главный приказчик отправился исполнять приказ. Разбуженный хозяин долго не мог взять в толк — зачем приезжим посреди ночи три четверти ведра пива? Почему именно три четверти, а не полное?

Наконец, Ивашка с Николашкой отправились к соседям. Вскоре последовавшие радостные приветственные вопли, далеко разносившиеся над спящим погостом, возвестили о принятии моих засланцев в загулявшую компанию.

Ну вот, можно и вздремнуть. Утречком они инфу в клювике принесут, может, чего и проясниться. А пока уточним состав засланцев. Не «от меня», а «ко мне».

Анализ перечня добровольно перемещённых лиц, в смысле — перемещённых через порог нашего постоя, произведённый из засады в сенях путём укладывания граблей на проходе, показал, что Ряха страдает мочеиспуканием, а к Мичуре по ночам «приходит Жора» — жрать ему хочется.

Технологически — ничего нового, общеизвестная мудрость, широко растиражированная в моё время:

   «Страшней меча, копья и сабли,
   Случайно встреченные грабли.
   Особенно опасны те,
   Что бьют на малой высоте».

Как средство для выявления вражеских агентов… Абсолютно оригинальная инновация! Сам додумался! Почему нашим контрразведчикам никто про раскладывание граблей по охраняемым периметрам не подсказал?

Я ещё выслушивал унылый перечень съеденного Мичурой, как грабли сработали третий раз. Поток глубоко народных и весьма экспрессивных выражений, исполняемых в минорной ми-бемоль, позволил опознать Николашку. И определить уровень его поддатости. Визуальный контроль при пляшущем свете «зиппы» полностью подтвердил аудио-диагноз.

Выведенный за шиворот во двор Николай приступил к исполнению обычного, в таком состоянии, репертуара: он плакал и ругался, лез целоваться и драться. Угрюмый, от своей трезвости, Ивашко, изредка вспоминая филологически обобщённую мать, кратко изложил резюме произведённой рекогносцировки:

— Ужратые они там все. Третий день буруздят. Сопля эта, Трифонов сынок, как от бати вырвался, так и заколобродил. Всё — «я! я…!», а сам-то… головка от… Сказал, что покуда все целки в Поречье не поломает — дальше не пойдёт. Гребцы-то уже по-разошлись — сил пить более нету. Осталось там всякая… пьянь да дрянь. Наше-то пойло… заглотили за милую душу. Ещё хотят. А этот… главный, прости господи, приказчик. «А у нас ещё есть! Ща притараним!»… Иване, ну нельзя ж такому… товар доверять! Он же не пропьёт, так проболтает!

Возмущённый вопль Николая, пытавшегося опротестовать озвученную характеристику его личностных и деловых качеств, перешёл в бульканье. Ибо то, что в его мозгу предполагалось мощным и стремительным выпадом в сторону злобного клеветника, было, по сути своей, замедленным падением. Которое я чуть перенаправил. В сторону бочки с дождевой водой, стоявшей во дворе.

Обычных 10 секунд отмокания подопытного оказалось достаточно, чтобы принять решение. Выдернув Николашку за шиворот, переждав его захлёбывающийся вой восстановления дыхания, я снова сунул его в охлаждающую и протрезвляющую среду относительно чистого аш-два-о и скомандовал Ивашке:

— Разведи ещё ведро нашего. Надо сходить-потолковать.

Логика элементарная: если моего Николашку, после общения с этой компанией, характеризуют как болтуна, то третьегодневному Трифонычу сам бог велел мявкать безостановочно. Папашка его может быть в деле с Вержавским посадником, сынок может быть в курсе подробностей…

«Пощупать воз не вредно» — щупаем. Кстати… Я выдернул Николашку из бочки и, когда он кончил пускать носом фонтанчики, поинтересовался:

— У тебя, вроде, платки большие были?

Николай, по своей купеческой привычке, брал с собой не только необходимое для похода, но и возможно продаваемое. Мы несколько раз с ним об этом спорили, потому что таскать его барахло приходиться всем. Но он упорно доказывал, что «домашняя дума — в дорогу не годиться», «запас — карман не рвёт»… Парочка больших ярких заморских платков у него в багаже была.

Рубашка от Ивашки позволяла мне завернуться в неё раза три, так что витой кожаный шнурок с кистями на концах, повязанный вместо обычного, для девической рубахи, пояска в форме шерстяного шнура, оказался очень кстати. Девка из меня получилась… несколько неправильная: у славян домашний или церковный головной убор девушки — просто полоса ткани вокруг лба. Макушка должна быть открытой — «коса на улице». Косы у меня нет, но яркие, дорогие платки отвлекает внимание. Да и обоснование корректное — очевидное женское хвастовство дорогим убором.